Если останусь жив, изобрету средство от рака и слетаю на Луну. [Мелифаро]
Название: Wild (по песне же)
Дисклеймер (эз южал): а вот тут все наше, семейное. кроме Инквизиции - она историческая
От автора: зарисовочка родилась благодаря мужу, в основе лежит скетч стихотворения и одна весьма настроенческая композиция. м-м, знаю, совсем не мой стиль, жанр и прочая хуйня, но как-то посрать. и вообще это больше похоже на вырванный из какого-нибудь произведения или даже литературного говновысера (ака фанфика) кусок, но как-то срать
адекватным проще не читать, правда?Перо в загрубевших пальцах дрогнуло, и капелька чернил вместе со сломанным кончиком остановила опускающиеся на плотную желтоватую бумагу слова. Сложно отвлечься от тупой, ноющей боли в пояснице, но это не возрастное, просто остаточное, на один день, не более.
Месяц назад пришлось слишком долго стоять, вытянувшись и смотря пустыми глазами в стену над правым плечом прокурора. Как нелепо. Глава инквизиции, руководящий очистительными походами по целым королевствам, занимает скромную должность прокурора. Впрочем, тут нечему обольщаться – церковный сан при таком чине – архиепископ. Поневоле застынешь соляным столпом, но не от страха, а от почти священного трепета, хотя раньше и не думал, что способен так, хотя раньше и не страдал особенно религией и не раз подумывал о богохульствах всяческих. Другое дело – в руки себя взял, сознание очистил, именно поэтому и стоит сейчас перед архиепископом, смотрит на символ веры, красный на белом. А у самого все равно холодеют кончики пальцев на дешевом клинке, хотя вроде успокаивать должно прикосновение к ладони тяжелого шарика-противовеса. Всегда успокаивало, но в тот раз подвело.
Антер встрепенулся. Нельзя так, и до паранойи довести самого себя несложно. Все эти домыслы о том, что символы веры кровью во искупление начертаны на символизирующих чистоту белых рясах. Сейчас все позади, вокруг только тонкие стены, никаких мрачных, несмотря на белые одежды, фигур вокруг, молчаливой стеной отрезающих слабому верой путь к отступлению. Не хочется самому себе в слабости признаваться, поэтому и встает, делает пару шагов в сторону окна и по возможности плотно закрывает его. Рама старая, рассохшаяся, колоритная, вся в щелях, еле входит в короб. Ладно, и на том хорошо, хоть дует поменьше. Прислонился лбом к холодному стеклу, почти чувствуя, как стекают с другой стороны по вертикальной поверхности капли дождя. Никакой охоты в такую погоду. Даже нечисть забилась в укрытия и выжидает, набирается сил – это плохо, да – но и не буйствует особо. Можно отдохнуть, почти отдохнуть. Даже поспать спокойно, не более пары-тройки часов, но все же.
Подходит к столу, опускается на жалобно скрипнувший стул и откладывает в сторону сломанное перо. Другого нет и, чтобы дописать, придется точить это, старое, почти не годное. Ладони закрывают молодое, но темное от пережитого ужаса лицо. Глубокие тени залегли под глазами, щеки, кажется, ввалились, да и не с чего бы им быть красными и круглыми. До сих пор перед глазами черная застойная вода, болото и туман, а в ушах – скрип мертвых деревьев и шепоток со всех сторон, от которого мороз по коже, от которого бежать хочется, глаза и уши закрыв, но Антер знает – не спасет, не поможет такое, надо вперед идти. У него ряса белая, символ на груди красный, факел в руке, в душе – огонь веры, а значит, магическая энергия скапливается в пальцах другой руки, сжимающей верный меч. Инквизиторы не лишены магического дара, имущество отступников всегда конфискуется в пользу Святой Инквизиции. Не все книги темных колдунов сжигаются безжалостно. Те, в чьем сердце пылает огонь веры, всегда склонны к огненной магии. Пусть у него это только зачатки, но вера сильна, вера перекрывает страх и иногда здравый смысл, но спасает всегда. А за спиной отряд. Бояться нечего, надо просто не обращать внимания на тонкие пальчики холодного сырого воздуха, заползающие под одежду, на шепот, становящийся все громче, заставляющий кровь все сильнее стучать в ушах. По шее уже две теплые струйки – ну конечно, кровь. Это все, на что они способны, все. Вера защитит. Антер поднимает взгляд…
Вскрикивает, прерывая невольно видение. Позади. Все позади. Дрожащей рукой подносит к пламени свечи лист плотной бумаги – не сжечь, прочесть написанные своей же рукой слова. Как будто бы – сто лет назад, таким чуждым кажется изложенное.
Однажды я на пир был приглашен
На нем меня провозгласили –
Имперским сквайром в девятый эшелон
И в инквизиторские тайны посвятили.
Теперь я до скончания веков
Обязан был искать бесовских тварей
И свято мстить за каждый из грехов
Любую нечисть подвергая каре
Но вот, однажды, на ночной охоте
Напав на очерёдный след
Запись прерывается неаккуратным чернильным пятном. Сломанный кончик пера соскользнул на колени, и Антер едва подавляет в себе желание выругаться смачно, по-портовому. Откинувшись на спинку, пытается восстановить дыхание, опустив руки на стол ладонями вниз. Успокоиться – главная проблема, когда гнев затопляет сознание. Глаза сами собой закрылись, выровнялось дыхание. Почти никакого движения в маленькой комнатушке под крышей, казалось бы, даже ветер замолчал. Только огонек свечи нервно подрагивает в сыром воздухе, иногда метаясь, как полоумный. Углы тонут в черноте, и порой возвращаются детские кошмары. Но их легче держать под контролем. За спиной – дверь, под ней широкая щель, свет в коридоре полоску дает желтую, потому что еще гуляют на первом этаже, в трактире. Пол под ногами иногда вздрагивает, когда кто-то бухнется с лавки или швырнет в кого-нибудь кружкой и начнется потасовка. А ведь сегодня – единственный свободный вечер, завтра дождь уже кончится, и надо будет выходить на залитые водой мостовые и чувствовать, как вода пропитывает кожу старых сапог. Не сразу, но ноги начнут хлюпать в сапогах, а от такого даже Инквизиция не застрахована.
Вроде и стоит провести эту ночь с пользой для души и тела, расслабиться, пожрать вдоволь и залить еду парой кружек не слишком хорошего, но холодного пива, вытереть пену с губ и ухватить лениво за выступающие места проходящую мимо официантку. Для них – обычный клиент. До тех пор, пока белый с красный балахон туго свернут и уложен аккуратно в заплечном мешке. Вместо этого сидишь, чуешь, как в горле застрял кусок ужина – холодное жилистое мясо – недовольство от этого, но ничего поделать все равно не можешь – настроение на нуле и хочется тишины, уединения, которое даже в этой отдельной комнате под крышей кажется нереальным. Справа через комнату окно – то самое окно с рассохшейся рамой – образует четыре синих прямоугольника и от него садит сырым воздухом, потому что на улице вокруг – камень и морось, мерзкая, вроде и не особо холодная, но пробирает до костей. И камни мостовой, камни домов, камни мостов – они словно покрыты слизью из-за падающей сверху воды. Противно.
Поежился невольно, вспоминая туман на болоте, шепоток, после той ночи постоянно хотелось находиться возле огня, он добавлял спокойствия метущейся душе. Сердце колотилось рваным барабанным боем, глухим, будто невообразимо далеким, постепенно выравнивая ритм. Антер задержал дыхание. Самоконтроль. Много не нужно. Ты – лишь оружие. Инквизиторов не так много, они исполняют руководящие роли, в случае необходимости призывая на помощь солдат, городскую стражу или даже простую толпу. Ты – один из этой толпы, быть может, на порядок лучше. Но не более.
Антер откинул голову назад и вздохнул. Виски наливались тупой ноющей болью. Слишком много мыслей, от которых тревожно и хочется бежать без оглядки. И холодная выдержка, которой так гордился, не спасает.
Выходя под дождь, задумался, какие силы толкнули его сделать это – темные или светлые? Достать меч или же распрямить напряженные колени?
Нервно облизывает мокрые от дождя губы, чувствуя, как сердце бьется уже около горла. Вода с неба отдает тухлятиной, плотная пелена мешает разглядеть брусчатку уходящей вниз улицы. Словно коридор из мрачных домов, изредка – раскаты грома, медленные бесшумные шаги по скользким камням. Он – не один из толпы, движения скупые, уверенные вроде бы – за дождем не видно, как дрожат мокрые ресницы, как напряжены под кожаной курткой плечи. Да и без дождя мало кто обратил бы внимание на такого прохожего…
Дисклеймер (эз южал): а вот тут все наше, семейное. кроме Инквизиции - она историческая
От автора: зарисовочка родилась благодаря мужу, в основе лежит скетч стихотворения и одна весьма настроенческая композиция. м-м, знаю, совсем не мой стиль, жанр и прочая хуйня, но как-то посрать. и вообще это больше похоже на вырванный из какого-нибудь произведения или даже литературного говновысера (ака фанфика) кусок, но как-то срать
адекватным проще не читать, правда?Перо в загрубевших пальцах дрогнуло, и капелька чернил вместе со сломанным кончиком остановила опускающиеся на плотную желтоватую бумагу слова. Сложно отвлечься от тупой, ноющей боли в пояснице, но это не возрастное, просто остаточное, на один день, не более.
Месяц назад пришлось слишком долго стоять, вытянувшись и смотря пустыми глазами в стену над правым плечом прокурора. Как нелепо. Глава инквизиции, руководящий очистительными походами по целым королевствам, занимает скромную должность прокурора. Впрочем, тут нечему обольщаться – церковный сан при таком чине – архиепископ. Поневоле застынешь соляным столпом, но не от страха, а от почти священного трепета, хотя раньше и не думал, что способен так, хотя раньше и не страдал особенно религией и не раз подумывал о богохульствах всяческих. Другое дело – в руки себя взял, сознание очистил, именно поэтому и стоит сейчас перед архиепископом, смотрит на символ веры, красный на белом. А у самого все равно холодеют кончики пальцев на дешевом клинке, хотя вроде успокаивать должно прикосновение к ладони тяжелого шарика-противовеса. Всегда успокаивало, но в тот раз подвело.
Антер встрепенулся. Нельзя так, и до паранойи довести самого себя несложно. Все эти домыслы о том, что символы веры кровью во искупление начертаны на символизирующих чистоту белых рясах. Сейчас все позади, вокруг только тонкие стены, никаких мрачных, несмотря на белые одежды, фигур вокруг, молчаливой стеной отрезающих слабому верой путь к отступлению. Не хочется самому себе в слабости признаваться, поэтому и встает, делает пару шагов в сторону окна и по возможности плотно закрывает его. Рама старая, рассохшаяся, колоритная, вся в щелях, еле входит в короб. Ладно, и на том хорошо, хоть дует поменьше. Прислонился лбом к холодному стеклу, почти чувствуя, как стекают с другой стороны по вертикальной поверхности капли дождя. Никакой охоты в такую погоду. Даже нечисть забилась в укрытия и выжидает, набирается сил – это плохо, да – но и не буйствует особо. Можно отдохнуть, почти отдохнуть. Даже поспать спокойно, не более пары-тройки часов, но все же.
Подходит к столу, опускается на жалобно скрипнувший стул и откладывает в сторону сломанное перо. Другого нет и, чтобы дописать, придется точить это, старое, почти не годное. Ладони закрывают молодое, но темное от пережитого ужаса лицо. Глубокие тени залегли под глазами, щеки, кажется, ввалились, да и не с чего бы им быть красными и круглыми. До сих пор перед глазами черная застойная вода, болото и туман, а в ушах – скрип мертвых деревьев и шепоток со всех сторон, от которого мороз по коже, от которого бежать хочется, глаза и уши закрыв, но Антер знает – не спасет, не поможет такое, надо вперед идти. У него ряса белая, символ на груди красный, факел в руке, в душе – огонь веры, а значит, магическая энергия скапливается в пальцах другой руки, сжимающей верный меч. Инквизиторы не лишены магического дара, имущество отступников всегда конфискуется в пользу Святой Инквизиции. Не все книги темных колдунов сжигаются безжалостно. Те, в чьем сердце пылает огонь веры, всегда склонны к огненной магии. Пусть у него это только зачатки, но вера сильна, вера перекрывает страх и иногда здравый смысл, но спасает всегда. А за спиной отряд. Бояться нечего, надо просто не обращать внимания на тонкие пальчики холодного сырого воздуха, заползающие под одежду, на шепот, становящийся все громче, заставляющий кровь все сильнее стучать в ушах. По шее уже две теплые струйки – ну конечно, кровь. Это все, на что они способны, все. Вера защитит. Антер поднимает взгляд…
Вскрикивает, прерывая невольно видение. Позади. Все позади. Дрожащей рукой подносит к пламени свечи лист плотной бумаги – не сжечь, прочесть написанные своей же рукой слова. Как будто бы – сто лет назад, таким чуждым кажется изложенное.
Однажды я на пир был приглашен
На нем меня провозгласили –
Имперским сквайром в девятый эшелон
И в инквизиторские тайны посвятили.
Теперь я до скончания веков
Обязан был искать бесовских тварей
И свято мстить за каждый из грехов
Любую нечисть подвергая каре
Но вот, однажды, на ночной охоте
Напав на очерёдный след
Запись прерывается неаккуратным чернильным пятном. Сломанный кончик пера соскользнул на колени, и Антер едва подавляет в себе желание выругаться смачно, по-портовому. Откинувшись на спинку, пытается восстановить дыхание, опустив руки на стол ладонями вниз. Успокоиться – главная проблема, когда гнев затопляет сознание. Глаза сами собой закрылись, выровнялось дыхание. Почти никакого движения в маленькой комнатушке под крышей, казалось бы, даже ветер замолчал. Только огонек свечи нервно подрагивает в сыром воздухе, иногда метаясь, как полоумный. Углы тонут в черноте, и порой возвращаются детские кошмары. Но их легче держать под контролем. За спиной – дверь, под ней широкая щель, свет в коридоре полоску дает желтую, потому что еще гуляют на первом этаже, в трактире. Пол под ногами иногда вздрагивает, когда кто-то бухнется с лавки или швырнет в кого-нибудь кружкой и начнется потасовка. А ведь сегодня – единственный свободный вечер, завтра дождь уже кончится, и надо будет выходить на залитые водой мостовые и чувствовать, как вода пропитывает кожу старых сапог. Не сразу, но ноги начнут хлюпать в сапогах, а от такого даже Инквизиция не застрахована.
Вроде и стоит провести эту ночь с пользой для души и тела, расслабиться, пожрать вдоволь и залить еду парой кружек не слишком хорошего, но холодного пива, вытереть пену с губ и ухватить лениво за выступающие места проходящую мимо официантку. Для них – обычный клиент. До тех пор, пока белый с красный балахон туго свернут и уложен аккуратно в заплечном мешке. Вместо этого сидишь, чуешь, как в горле застрял кусок ужина – холодное жилистое мясо – недовольство от этого, но ничего поделать все равно не можешь – настроение на нуле и хочется тишины, уединения, которое даже в этой отдельной комнате под крышей кажется нереальным. Справа через комнату окно – то самое окно с рассохшейся рамой – образует четыре синих прямоугольника и от него садит сырым воздухом, потому что на улице вокруг – камень и морось, мерзкая, вроде и не особо холодная, но пробирает до костей. И камни мостовой, камни домов, камни мостов – они словно покрыты слизью из-за падающей сверху воды. Противно.
Поежился невольно, вспоминая туман на болоте, шепоток, после той ночи постоянно хотелось находиться возле огня, он добавлял спокойствия метущейся душе. Сердце колотилось рваным барабанным боем, глухим, будто невообразимо далеким, постепенно выравнивая ритм. Антер задержал дыхание. Самоконтроль. Много не нужно. Ты – лишь оружие. Инквизиторов не так много, они исполняют руководящие роли, в случае необходимости призывая на помощь солдат, городскую стражу или даже простую толпу. Ты – один из этой толпы, быть может, на порядок лучше. Но не более.
Антер откинул голову назад и вздохнул. Виски наливались тупой ноющей болью. Слишком много мыслей, от которых тревожно и хочется бежать без оглядки. И холодная выдержка, которой так гордился, не спасает.
Выходя под дождь, задумался, какие силы толкнули его сделать это – темные или светлые? Достать меч или же распрямить напряженные колени?
Нервно облизывает мокрые от дождя губы, чувствуя, как сердце бьется уже около горла. Вода с неба отдает тухлятиной, плотная пелена мешает разглядеть брусчатку уходящей вниз улицы. Словно коридор из мрачных домов, изредка – раскаты грома, медленные бесшумные шаги по скользким камням. Он – не один из толпы, движения скупые, уверенные вроде бы – за дождем не видно, как дрожат мокрые ресницы, как напряжены под кожаной курткой плечи. Да и без дождя мало кто обратил бы внимание на такого прохожего…
@темы: я хороший, но дурак, муж, мое творчество